Власова Анастасия, 10 класс

Автор:  Розовый Жираф | 16.08.2013 13:40:46 |

Версия для печати
По мотивам романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»

Этим утром Арина проснулась в прекрасном расположении духа. На улице светило яркое весеннее солнце. Из открытого окна доносились звонкие голоса птиц. Девушка посмотрела на себя в зеркало: «Как я хороша сегодня!» - подумала она про себя и засмеялась по-детски искренним смехом. Она была так счастлива, как может быть счастлива только юная девушка в семнадцать лет. Вдруг в дверь постучали.
- Аринушка, ты проснулась? – ласковым голосом спросила мать.
- Да, да, маменька! Входите! – радостно крикнула девушка и побежала открывать дверь.
- Ну хороша, озорница! – улыбнувшись, воскликнула мать и нежно поцеловала розовые щечки дочери. – Мы с папенькой должны ехать сейчас: надо купить новую ткань для штор. На эти же смотреть невозможно: старые, пыльные, и цвет у них такой неприятный, желто-коричневый. Ты же, дорогая моя, остаешься за старшую. Смотри, чтобы Феденька не баловался, да и сама хорошо себя веди!
-Ах, маменька, что вы такое говорите! – засмеялась Арина.
- Знаю я тебя. Как разыграешься, так и забудешь про все на свете, - мать ласково посмотрела на свою уже взрослую дочь и засмеялась. – Ну ладно, ладно, ты иди к Феденьке, а мы с папенькой скоро будем.
- До свидания, маменька!
- До свидания, душенька! – мать еще раз нежно поцеловала щечки дочери и вышла.
- Аринушка! Аринушка! – раздался веселый детский голос в коридоре, - Аринушка, пойдем играть! – в комнату вбежал Феденька. Это был плотно сложенный мальчик восьми лет. Он был скорее похож на маленького мужичка, чем на обычного мальчика.
- Феденька, доброе утро! – воскликнула Арина, души не чаявшая в младшем брате.
- Пошли скорее со мной! Я такое нашел, такое… - закричал Федя и, крепко схватив сестру за подол платья, направился к двери.
- Ах, Феденька, да куда ты меня тащишь?
- На чердак, конечно. Там столько всего интересного!
Арина еще никогда не бывала на чердаке. Их семья лишь пару недель назад переехала в этот дом на Вознесенском проспекте. Держась за руки, дети по старой гнилой лестнице поднялись на чердак. Он являл вид весьма печальный: все находившиеся там предметы, были спрятаны под толстым слоем пыли, стены были тоже покрыты пылью и тысячами тоненьких паутинок, с которых злобно посматривали маленькие черные паучки.
Вдруг Арина зацепилась носком туфельки за торчащий из пола ржавый гвоздь, не устояла на ногах и упала. Со всех сторон поднялось огромное облако пыли, ничего нельзя было разглядеть за этой завесой. Девушка левой рукой что-то нащупала на полу. Когда пыль немного улеглась, она увидела, что это была толстая тетрадь в плотной обложке. Арина открыла ее и на первой странице увидела выведенные красивым аккуратным почерком инициалы, ниже они были расшифрованы так: «Софья Семеновна Мармеладова (зачеркнуто, а выше подписано) Раскольникова».
- Должно быть, это чей-то дневник, - прошептала Арина взволнованным голосом и начала читать:

«23 июля.
Сегодня он приходил ко мне и обещал завтра рассказать, кто убил Лизавету. Не знаю почему, но я боюсь его. Он такой странный, но что-то все равно привлекает меня в этом человеке с безумными глазами. Мне кажется, я даже знаю… Нет, я только догадываюсь, кто сделал это, кто убил бедную Лизавету. Но это так страшно! Так страшно, что я боюсь хоть на секунду представить, чтобы он… Нет, не мог! Он не мог! Господи, как же это страшно!..»

Арине стало как-то не по себе, по спине пробежали мурашки. «Что это за девушка подумала она? Сколько ей лет? О каком убийстве она пишет?» - все эти вопросы мучили испуганную девушку. Но она продолжала читать дальше, все больше погружаясь в загадочную историю Сони Мармеладовой:

«24 июля
Все мои самые страшные догадки подтвердились! Это он, он убил Лизавету и ее сестру! Он сам сознался мне сегодня, сказал, что больше никто не поймет его, кроме меня… Ах, бедный, бедный… Какой грех взял на душу! Какой грех! Господи, спаси и сохрани раба божьего Родиона…» Дальше слов было не разобрать. Видимо, они были смыты слезами, которые Соня проливала, думая о преступлении, совершенном Раскольниковым. Арина перелистнула несколько страниц и продолжила чтение:

«17 ноября
Мы с Родей уже несколько месяцев живем в Сибири. Он отбывает наказание на каторге, а я стараюсь навещать его так часто, как только могу. Но в последнее время свидания разрешают все реже. Здесь уже настоящая зима. С каждым днем морозы все крепчают. Я так переживаю за него, за своего Родю! Знаю, он тоже переживает. Недавно, после известия о смерти матери, он серьезно заболел, похудел весь. Как же я боюсь за него!»


«28 июня
Вчера получила письмо от Дуни. В их семье пополнение: она родила мальчика. Как я рада за них с Дмитрием Прокофьевичем! Поскорее бы увидеть Родю! Как же он обрадуется рождению племянника! Дунечка пишет, что они решили назвать мальчика Родионом. Ах, как же я за них рада!»

Арина вдруг, сама не зная почему, улыбнулась. Она тоже радовалась вместе с абсолютно незнакомой ей, но как будто ставшей уже такой близкой и даже родной девушкой. Арина хотела читать дальше, но заметила, что из середины тетради были вырваны страницы. Она попросила Федю, все это время тихо сидевшего в уголочке и разбиравшего старые сундуки и чемоданы, поискать пропавшие странички. Однако все усилия мальчика были тщетны, он лишь весь испачкался в пыли, но так ничего и не нашел. Расстроенная Арина решила читать то, что осталось не вырванным из дневника. Казалось, что описания нескольких лет из жизни Сони были безвозвратно потеряны.

«13 апреля
Вот уже полгода мы живем в Петербурге, снимаем небольшую комнату на Вознесенском проспекте. Родя восстановился в университете. Теперь он дает уроки. Разумихины настаивали, чтобы он учил их маленького Родю. Сначала он долго отказывался брать за свои уроки деньги, но Дунечка нашла способ, как заставить его. Ах, какая же она чудесная! Как я благодарна и обязана ей!»

«24 апреля
Ах, как же я счастлива! Счастлива! Счастлива! Вчера я стала Софьей Семеновной Раскольниковой. Мы сыграли скромную, совсем скромную по меркам Петербурга свадьбу. Из гостей были лишь Разумихины да Порфирий Петрович. Не знаю, почему именно его Родя захотел пригласить… Хотя после нашего возвращения в Петербург они, к моему удивлению, стали так дружны. Даже странно немного… Но не об этом хочу я сейчас думать, когда я так счастлива! Ах, как жаль, что родители наши не дожили до этого радостного дня! Ни Пульхерия Александровна, ни папенька, ни Катерина Ивановна… Они бы тоже были счастливы за нас с Родей! Как же я его люблю!..» Следующие строчки вновь были смыты горькими слезами Софьи Семеновны Раскольниковой. Но теперь к ним добавились и свежие слезы, тихо капавшие из Арининых глаз. «Сколько же всего пережила эта бедная молодая девушка», - вдруг с ужасом подумала она. – «Что бы было со мной, если бы, не дай Бог, на меня свалились все эти испытания? Даже представить страшно!»

«11 августа
Неделю назад я стала мамой. У нас родилась девочка, Родя предложил назвать ее Катей в честь покойницы Катерины Ивановны. Он души не чает в дочери, даже уроки свои забросил ненадолго, чтобы с нами все время проводить. Как же Катюша похожа на Родю! Такая же красавица. А глазки такие же темные, словно два черных уголька. Как я хочу, чтобы она выросла здоровой и счастливой! Только об этом и молю теперь Господа…»

Хлопоты и заботы о маленькой дочери, видимо, занимали теперь все время Сони. На какое-то время она забросила дневник. По крайней мере, так показалось Арине, жадно продолжавшей чтение увлекательной истории из жизни Сони Мармеладовой. Следующие записи были сделаны уже через какое-то время, скорее всего, через несколько лет:

«7 декабря
Сегодня у Катюши именины. Она уже совсем большая выросла. Целых восемь лет. Как давно я ничего не писала здесь: некогда было. Столько забот и волнений о ребенке. Аж голова идет кругом! Родя болеет чахоткой. Он уже не дает уроки, сидит дома и все что-то пишет-пишет-пишет, не отдыхает совсем. Как он похудел! А этот ужасный кашель, который не дает ему даже спать спокойно. Я сразу вспоминаю покойницу Катерину Ивановну! Как же она мучилась, бедная, бедная…» Несколько строк дальше были вновь размыты от слез, можно было разобрать лишь отдельные слова и фразы: «боюсь за него…», «страшно, очень страшно…», «Господи, помоги нам…», «раба божьего Родиона…»

«15 декабря
Ему все и хуже и хуже. Сегодня был врач, сказал, что Роде осталось всего несколько недель. Он очень слаб, редко встает с постели, порой впадает в беспамятство. Только Катюша может подбодрить его, когда своими розовенькими ручками обнимает его исхудавшую шею, а потом тоненькими горячими губами целует его бледное посеревшее лицо. Он всегда рад так ей, всегда пытается сквозь невыносимую боль улыбаться и даже смеется, но смех вдруг прерывается долгим и тяжелым кашлем. Но Катюша не пугается. Она лишь еще крепче обхватит своими ручонками его шею и скажет: «Папочка! Как я люблю тебя! Ты же никуда не уйдешь от нас, правда? Ты же всегда будешь с нами?» Он лишь грустно улыбается, а когда она уходит, поворачивается лицом к стенке, закрывает своими сухими руками лицо и плачет, плачет… Господи, как же он плачет! Я не могу слышать его слез! Мне так становится жалко его. Господи оставь его с Катюшей, забери лучше меня! Ну почему он опять страдает? Ведь он уже искупил свои грехи! Восемь лет каторги! Неужели все его труды и старания напрасны? Неужели?..»

«30 декабря
Дуня теперь все время проводит у нас. Она сидит около постели Роди, разговаривает с ним и плачет. Бедная, бедная Дунечка! Раньше он пытался успокоить, говорил, что все будет хорошо, что мы еще все вместе у Катюши на свадьбе гулять будем… А теперь же он ее даже не узнает и говорит с огромным трудом, а вставать совсем не может. Меня он пока узнает, да и то не всегда… Сегодня он сначала словами, а потом разными звуками и знаками велел мне достать из комода какую-то тетрадь. Оказалось, что был его дневник. Вот, что он писал во время своей болезни! Он попросил ручку и, крепко сжимая ее своими ослабевшими пальцами, стал что-то медленно записывать. Ручка несколько раз падала у него из рук, я со слезами на глазах поднимала ее и скорее отдавала Роде. Когда он закончил, весь вспотевший от напряжения, то протянул раскрытый дневник мне. Там корявыми тонкими буквами было написано всего несколько строк: «Сонечка, я так сильно люблю тебя и нашу Катюшу! Как бы я хотел увидеть ее невестой, такой же красивой, как ее мать… Ради Бога, берегите себя! Обо мне не беспокойтесь: моя жизнь здесь уже кончена почти… После моей смерти передай этот дневник Катюше, скажи, что я люблю ее и всегда буду любить! А теперь прощайте, навеки ваш Родион Раскольников…» Я упала к изголовью его кровати и плакала, наверное, всю ночь… Утром он окончательно впал в беспамятство и уже никого не узнавал…»

«4 января
Сегодня Роди не стало… Он умер утром у меня на руках… Никогда не забуду этого ужасного, такого печального взгляда его темных глаз! И почему жизнь так жестока и несправедлива?.. Господи, упокой душу его…» Дальше вся страница была размыта от слез. Больше записей не было.

Арина закрыла дневник и прижала его к вздымающейся от рыданий груди. По лицу ее катились слезы, она вытирала их руками, покрывшимся пылью, так, что на лице ее оставались серые полосы. Она жалела всех: и Родиона, и Соню, и Дуню, а больше всех маленькую Катюшу, оставшуюся без отца.
Вдруг внизу послышались голоса родителей. Арина, по-прежнему прижимая дневник Сони Мармеладовой к груди, побежала по старой гнилой лестнице вниз.
- Мамочка! Мамочка! Я так вас люблю! И вас, папенька, дорогой, как я вас люблю! – все еще продолжая плакать, прошептала Арина.
- Аринушка, доченька, что-нибудь случилось? – испуганно спросила мать, глядя на испачканные лицо и платье дочери.
- Ах, нет, маменька, я просто очень рада, что вы со мной здесь и сейчас! Как бы я хотела, чтобы это никогда не кончалось! Никогда!