Мне тоже суждено было стать фаталистом, или, по крайней мере, поверить в то, что в жизни не бывает случайностей, и всё предопределено кем-то свыше, кто просто поражает нас порой невероятными совпадениями, знаками и происшествиями.

Недавно я узнал о смерти Печорина, и как узнал!

Это случилось менее года спустя после того, как я в первый и последний, как казалось на тот момент, раз увидел Григория Александровича, наложившего на меня и на всю мою жизнь такой неизгладимый отпечаток и встряхнувшего моё затуманенное сознание. К тому времени я уже вернулся в Москву и, не успев ещё определиться с дальнейшим заданием и целью, бесцельно, почти как и мой герой, проживал незначимые дни в скромной наёмной квартирке в П***ском переулке. Внутри, однако, жильё было прекрасно обустроено, и проживали в этом доме вполне состоятельные люди благородного происхождения, так что порой даже дивился, как я мог обитать в добром соседстве с такими прекрасными людьми. Я поселился на последнем, четвёртом, этаже, где на лестничную клетку выходило всего две квартиры: моя и какой-то неизвестной , никогда не появлявшейся мне на глаза личности. Соседи говорили, жилплощадь напротив принадлежала некоторому мужчине, постоянно бывавшему в длительных отъездах, так что видела его лишь однажды пожилая пара: граф и графиня, - да так быстро он мимо них промелькнул, что никто не успел уловить ни его внешность, ни костюм, ни даже примерный возраст. Я мог судить о нём, что он был человеком состоятельным, как и все соседи, и вечно кому-то нужный, судя по дорогой резной деревянной двери с позолоченным замком в виде орлиной головы и куче бумажек и непрочитанных писем, торчавших из его почтового ящика.

Неизвестность эта нисколько меня не смущала, и я даже вовсе не задумывался о ней: я был увлечён мелкими столичными делами и шалостями, по-прежнему не имеющими особого значения и смысла. Однако в середине мая, в тёплый и свежий день, мне пришлось обратиться вновь к этой побочной, как оказалось, для меня тайне.

Я проснулся очень рано и не мог заснуть снова. Утреннее солнце светило так ярко, и в комнате было так тепло, что, казалось, уже за полдень, будто сбились биологические часы. Я встал, оделся поприличнее и отправился на прогулку насладиться безлюдными и бесшумными улицами, а затем услышать, как просыпается город. Прогуляв с два часа, я, не заходя домой, отправился за новым назначением в департамент, затем на завтрак к К***ским, на чай к Б***му и освободился только к настоящему полудню. Я возвращался домой и, проходя внутренний двор моего дома, обнаружил на каменной кладке покров еловых ветвей, ведущих к моему подъезду. Еловая дорожка вела вверх по лестнице прямо к квартире напротив: незнакомец умер, а его так толком никто и не знал в округе. Дверь в квартиру была открыта. Послышались шаги, и в дверном проёме показалась фигура сосредоточенного на важном деле пожилого человека с какими-то бумагами в руках. Я не хотел его беспокоить и уже было переступил порог своей квартиры, когда старик захлопнул дверь, меня передёрнуло, и я обернулся. "Умер хозяин? Кто он?" - спросил я. "Господин Печорин, загадочный человек, а , впрочем, жаль его!" - ответил мне мужчина, уже спускаясь по лестнице. Минута ошеломления и замешательства помешала мне уточнить у него, тот самый ли это был Печорин. Может, я и не расслышал вовсе? Я ринулся было за ним вдогонку, но он скрылся из виду. Тогда я додумался посмотреть имя и отчество соседа в его письмах, торчавших из забитого дополна почтового ящика. Написано: " Печорину, Григорию Александровичу". Господин, которому я обязан своим просветлением, чью жизнь я изучил от корки до корки, прочтя все записи в его дневнике, который занимал мои мысли так долго и часто в течение прошедшего года, "загадочный человек", о котором я знал всё, был моим соседом, хоть и отсутствующим, и он умер!

Вдруг из квартиры умершего вышло ещё несколько человек. Я объяснил, что знал Печорина, и спросил, где хоронят. Они любезно согласились принять меня в свой экипаж и подвезти до церемонии, ведь им было по пути. Когда Печорина отпевали, я видел его ещё один раз в жизни, последний. Его кудри лежали так спокойно на прекрасном лице, на котором едва была заметна улыбка, выражающая будто бы усмешку или радость тому, что не нужно теперь ни искать, ни терять себя. Я не мог верить в то, что он мёртвый лежит в гробу: настолько он был жив в моих мыслях.

Во время похорон рядом со мной стояла красивая, в богатом чёрном одеянии, женщина. Её глаза были скрыты за широкими полями чёрной шляпы, но я видел, что она тихо и горько плакала, не издавая ни звука. Та часть её лица, которая была видна, изображала невероятную скорбь и печаль по умершему. Кто-то тихонько окликнул её в мою сторону: " Вера!" Она обернулась и открыла мне своё бледное, заплаканное лицо скромной и мудрой женщины. Я видел её недавно у нас в доме, но она не жила в нём. Скорее всего, она была близка к моему герою. Может быть, она и есть та самая Вера? Я пристально вглядывался в неё, но она этого не замечала. Вера была погружена в свои мысли, утопала в прекрасных воспоминаниях и жалела, что не смогла изменить возлюбленного, которого так бескорыстно любила. Да, это была та самая Вера!

Было ощущение, будто все герои моих мыслей и той истории жизни, которую я с жадностью прочитал, сошли с картинок моего воображения. Я почувствовал, что окунаюсь в ту жизнь, которую знал целиком, глубоко, но чужую, и она кончилась.

На небольшом банкете, устроенном после похорон, меня спросили, откуда я знаю Печорина. Я искренно ответил, но про дневник умолчал. Мой ответ заинтересовал только Веру. Мы разговорились. Она жила недалеко от места собрания, и я провожал её. Наедине, по дороге, я рассказал ей всё, что знал из журнала Печорина. Она была поражена, что он вёл записи такого рода. Мы договорились о встрече, и ещё много раз потом договаривались увидеться и всё время говорили о нём, о герое нашего времени. Нас объединило то, что мы оба, только вдвоём, знали его и столкнулись с его проблемой, которая становилась типичной для всего народа. И она, и я искали пути решения, изучали её на примере сложного, прекрасного образца.

Вера действительно оказалась прекрасной женщиной: скромной, терпеливой, умной, способной к действию. Она так сильно плакала, когда с отчаянием говорила, что не могла изменить, воодушевить Григория. Я всё более понимал, почему Печорин так любил её. Она была создана совладать с его трудным характером и переменить его жизнь, но он умер!

Я стал обязан господину Печорину ещё и тем, что познакомился с таким прекрасным человеком. Он сблизил нас настолько, что мы стали братом и сестрой. В разговорах о герое мы открыли друг другу свои душевные качества и успели полюбить их, даже перенять. Крепчайшую дружбу между нами ничто не могло разрушить до её смерти в возрасте семидесяти восьми лет. Только тогда история Печорина изжила себя в моей голове.