Браслет 2

Зачем Детгиз переиздал полузабытого писателя, становится понятно в ходе чтения сборника, включающего три повести и два рассказа: это отличная проза, причем читать ее можно лет с восьми и далее без ограничений. Выпустив в свет книжку Льва Брандта, редакция восстановила историческую справедливость: судьба Брандта была горькой, он был репрессирован в 37 году, после отсидки не имел права жить в Ленинграде, хотя числился членом ленинградского отделения союза писателей, при жизни его почти не издавали, а немногочисленные посмертные издания осуществлены благодаря титаническим усилиям вдовы. Книжка Брандта – еще и дань памяти загубленной писательской судьбе, значительную ее часть занимают воспоминания современников о нем, архивные документы и фотографии, и это, казалось бы, логичное послесловие, в нынешние беспамятные времена воспринимается почти как гражданский подвиг редакции.

Брандт писал в основном о животных, но в конечном счете всегда получалось, что о человеке, именно связка «зверь – человек» была ему чрезвычайно важна, шла ли речь о прирученном волке («Пират»), ипподромном рысаке («Браслет 2») и его спасителях, или даже о глупой птице – индюшке, чей материнский подвиг созвучен родительской тоске двух стариков, во время войны заброшенных на чужбину («Фаина»). Его проза сторонится пафоса и трюизмов, он, казалось бы, всего лишь суховато, точно и со знанием дела описывает звериные повадки и образ жизни, всего лишь фиксирует события, в его нарративе много глаголов и не так много прилагательных. И только один раз, в повести «Пират» он позволяет себе прямое авторское высказывание «…тот, кто может сделать из волка собаку, всегда сильнее того, кто может сделать из собаки волка».

Брандт не судит людей и время, асфальтовым катком проехавшееся по его героям – людям и животным, однако его летопись событий времен революции и гражданской войны, описанная с точки зрения породистой лошади («Браслет 2»), поднимается до высот толстовских обобщений и заставляет вспомнить историю другой лошади русской литературы, историю Холстомера.

Брандт пользуется очень скромными выразительными средствами, его писательская манера скорее документальная, чем художественная, но только очень наивный читатель не заметит глубины авторского взгляда на мир и мощного нравственного императива, присущего всем большим русским писателям.